УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ

Кто-то считает, что если двое разговаривают, а третий слушает их разговор, это уже театр. Новый драматический театр на Печерске, несмотря на всю свою камерность, стал любимым местом встречи киевских театралов. Одни идут на любимые спектакли, а другие – ждут встречи со своим артистом. Игорь Рубашкин – актер, даже одно свидание с которым чревато долгим романом, хоть сам он и считает, что все в жизни складывается само собой

– Выбор профессии, наверное, в какой-то мере был предопределен, но изначально не осознан. Да, я действительно родился в актерской семье – родители работали в «Театре на Подоле», мама и сегодня является его ведущей актрисой. При этом ни я, ни моя сестра не собирались продолжать семейную традицию. Мне нравились другие профессии, но, к сожалению, в начале 90-х они не могли прокормить семью, в которой после смерти отца я остался единственным мужчиной. По настоянию дяди, мечтавшего о моем поступлении в КПИ, я за полтора года заново выучил математику, что для меня – гуманитария – было равносильно чуду. Мой наставник был доволен и сказал: «Вот видишь, нет ничего невозможного для человека с интеллектом». Я с ним согласился и… поступил в Киевский театральный институт имени Карпенко-Карого. Интересно, что существует понятие «семейного доктора», а в нашей семье есть «семейный профессор» – знаменитый актер и театральный педагог Николай Николаевич Рушковский, который вначале учил мою маму, потом меня, а затем сестру. Поэтому когда мама узнала, что он набирает курс в институте, то предложила: «Ну, давай просто туда сходим!» Так я стал актером.

– Как я уже сказал, мы все – ученики профессора Николая Николаевича Рушковского. Это была его давняя мечта – создать свой театр. Мы были буквально потрясены, когда благодаря его усилиям, нам выделили для этого помещение в центре города. Это был момент абсолютного счастья, несмотря на то, что этот зал не был изначально театральным и нуждался в основательном ремонте. Четыре года в его ожидании мы играли на чужих площадках. Но когда мы обрели свой любимый зал, нам стало так хорошо! На этой площадке родилось столько хороших спектаклей, ибо там была атмосфера родного дома. Но спустя 10 лет нас переместили в теперешнее помещение на Немировича-Данченко 5, где раньше располагалась Детская картинная галерея, которая переехала в знаменитый «Шоколадный домик». И сегодня, спустя пять лет, мы надеемся, что это станет традицией, и свое 20-летие Новый драматический театр на Печерске будет встречать в более удобном и просторном помещении.

– Будучи студентом, я часто ездил в Москву и хорошо знал ее театральную жизнь. К сожалению, Киев проигрывал как по числу репертуарных, так и камерных театров. При этом родной для меня «Театр на Подоле» во главе с Виталием Малаховым тоже был камерным. Но его всегда обожали зрители и любили даже театральные критики. Дай Бог, чтобы эта уникальная труппа, наконец, переехала в свое новое здание на Андреевском спуске. Это очень важно, ведь впервые за 100 лет в Киеве строится специальное здание для театра. Не переделывается из подвала или кинотеатра, а изначально проектируется для этого! Мы на себе прочувствовали всю важность этой ситуации, ведь отсутствие собственной площадки – самая большая проблема для любого нового театрального коллектива. Сколько их распалось в ожидании своего зала!

– Мы, безусловно, привыкаем к этому формату, и в какой-то момент нам сложно работать на большой сцене. Например, я работаю также в театральной компании «Бенюк и Хостикоев», которая дает свои спектакли на большой сцене. Там другие законы и правила, иная система работы и отдачи. Иногда тебя там элементарно неслышно. Но новый драматический театр на Печерске – это мой театр и мой формат! Тут есть непосредственный контакт со зрителем. Причем иногда он даже слишком непосредственный. Например, когда мы играли в ТЮЗе «Мастера и Маргариту» по Михаилу Булгакову зрители планомерно убивали этот спектакль. Ведь массовый школьный зритель – это сгусток беспредельного детского хамства и жестокости. Иногда наши актрисы, чтобы быть услышанными, выходили с книжками в зал и стучали ими по головам особо ретивых комментаторов. А когда мы играли спектакль по пьесе Геннадия Соколовского «Остров нашей любви и надежды» у нас был артист, очень похожий на милиционера. Он выходил в зал, и вся эта публика мгновенно замолкала, бросала пить пиво и грызть семечки. И начинала слушать. Наши юные зрители были уверены, что это реальный милиционер, занятый в спектакле. Так что в нашем театре грань между сценой и залом очень тонкая. Кроме того, формат камерного театра дает больше возможностей для эксперимента и большую мобильность. У нас своеобразный подход и к материалу. С одной стороны, мы активно работаем над сбалансированностью репертуара, а с другой – мы можем себе позволить не делать то, что нам не нравится. Из-за этого у нас бывают долгие периоды без премьер – они просто не случаются.

– Они витают в воздухе и приходят к нам сами. Так, например, было со спектаклем «Корабль не придет» по пьесе Нис-Момме Штокманна, которую нам предложил Гёте-Институт. И получилась интересная работа! Я давно мечтал поработать с таким материалом, а также давним коллегой, любимым актером и учителем Владимиром Кузнецовым. Мы взяли пьесу, где есть классический конфликт поколений – отношения отца и сына на фоне падения Берлинской стены. Вначале это было не слишком интересно зрителям, а потом начали случать определенные события в стране и слова пьесы стали очень злободневными. То есть произошла актуализация материала. Похожая история случилась и с нашим спектаклем «Притчи» по драматургии Германа Гессе, поставленным по инициативе Швейцарского института. Мы не думали об этом авторе, хоть и все его читали. И неожиданно для самих себя поставили его очень быстро и с удовольствием.

Другое дело, что камерный формат не всегда удобен для реализации какого-то материала. В связи с этим вспоминается спектакль «Закон танго» по произведениям Хулио Кортасара, Хорхе Борхеса и Пабло Неруды. Мы изначально понимали, что такая большая тема и героика требуют другого пространства. А нам пришлось втискивать его в свой подвальчик. То есть мы не ищем изначально материал своего формата, а пытаемся его приспособить к нашим условиям. Вот почему я называю наш театр «средним драматическим», по аналогии с Большим и Малым драматическими театрами. Это дает нам универсальность – мы может ставить спектакли и играть как, не вставая из-за стола, так и работать на больших сценах. То есть мы не ограничиваем себя форматом – нам интересны и большие, и малые театральные формы.

– Любой актер мечтает стать синтетическим и полифоничным. В этом совмещении несовместимых амплуа и состоит профессия актера. Например, когда во время учебы в институте у нас появился в качестве преподавателя Сергей Швыдкой, я под его влиянием всерьез заболел современной хореографией и танцем модерн. Он – потрясающий профессионал и у него были целые курсы, которых он научил танцевать как профессиональных танцоров.

– Номинация называлась «За лучшее пластическое решение». Но для меня это была отчасти вынужденная мера. Поскольку наш хореограф Сергей Швыдкой уехал в Канаду, а мы понимали, что помимо драматической части, нам нужно какое-то движение на сцене, то стали искать ему замену. И познакомились с Русланом Барановым, который научил нас такому направлению современной хореографии, как контактная импровизация. Постепенно наши отношения переросли в личные и профессиональные, ибо люди всегда находят подобных себе. Словом, когда встал вопрос с хореографом, так получилось, что им стал я. Но сам спектакль был сотворчеством. Моя жена Олеся Власова работала с музыкальным и поэтическим материалом, который она как поэтесса очень тонко слышит и чувствует. Актриса Лилия Нагорная занималась женской хореографией, а режиссурой – Елена Лозович. Словом, все у нас случается благодаря дружеским отношениям и странным людям, которые понимают, что театр – это не место для зарабатывания денег. Мы воспринимаем его как семейное дело. При всей огромной профессиональности людей, которые нас окружают, в основе лежит то, что в украинском языке называется «братерство». Когда все садятся в одну колымагу, куда-то едут, рожают по дороге детей. При всей банальности этой картины, это моё! Ты занимаешься своим делом, общаешься с родными людьми, растешь внутренне и профессионально.

– Я часто сам себе задаю этот вопрос… Но сесть в кресло и сказать: «Все, теперь я режиссер!», я не могу и не хочу. Просто актер и режиссер для меня – очень разные профессии. Как говорил Д'Артаньян в «Трех мушкетерах»: «Тебя неверно примут там, но не поймут и здесь». Прежде всего, я актер. Да, я ставил какие-то хореографические вещи, но и сам танцевал, ибо чувствовал, что мне это нужно. Играл в спектаклях, где делал сценографию. То есть всегда шел от своей органики и не спорил с самим собой. Поэтому мне хватает естественной актерской режиссуры, а заниматься этим профессионально, я не вижу смысла.

– Нет, я не отношусь к людям, которые переносят свою профессию в жизнь. Чтобы это выглядело органично, нужно быть настоящим вечным двигателем, потому что наша профессия требует колоссальных сил и энергии. Мне необходимо ее накапливать и аккумулировать. Безусловно, какие-то актерские приемы пригодятся на веселом празднике с друзьями. Но жизнь – прекрасна и уникальна сама по себе. Зачем в нее приходить с другим искусством? Конечно, театр – это восхитительное место, где уместна ваша игривость, манкость и импровизация. Но жизнь – хороша какими-то другими проявлениями. Объятиями любимой женщины или улыбками моих дочек. И я научился это ценить!